Лев — при смерти. И вот пред тем, как жертвой стать,
Беспомощной, печальной жертвой тленья,
Царь — так милы ему олений ум, и стать,
И прыть оленья! —
Царь, долго думая, размыслил передать
Тебе бразды правленья.
Волк, дескать, лют, медведь — ленив,
Свинья — глупа, а тигр — хвастлив…
Лишь об одном тебе нет двух различных мнений.
Пресекся львиный род, да здравствует олений!
Спеши же к дряхлому царю,
Пока уста его злой смертью не сомкнуты.
Пусть вместе с воющим народом я узрю
Его последние счастливые минуты.
О благороднейший, иди к нему скорей!"
И новый царь зверей,
Принявши льстивые слова Лисы на веру,
Ввалился в львиную пещеру, —
Но в тот же миг, вконец испуганный и злой,
Последней клятвою проклявши лисьи речи,
Весь окровавленный от доброй львиной встречи,
Махнул назад стрелой.
"Держи его!.. Лови!.. Да что же я?.. Да где я?.. —
Ревел взбешенный Лез, собою не владея. —
Вы шутки шутите со мной?..
Лиса! Верни его! Какой ни есть ценой,
Но притащи его, злодея!"
Лиса застыла: "Вот так раз!
Вот так задача!"
Но делать нечего: приказ!
Пустилась в лес, едва не плача,
От свежего следа не отрывая глаз.
По следу выбравшись на тихую полянку,
Лиса настигла беглеца.
"Не подходи! — вскричал Олень. — Убью подлянку!"
"Ах, все равно я жду конца!
И без того уж я убита.
Мне не страшны твои копыта
И не страшны твои рога.
На, бей! От жизни мне равно не ждать уж толка:
Лев хочет посадить теперь на царство Волка,
Да, Волка, моего презлейшего врага!
Олень, ты — жалкий трус: к кому ты шел с опаской?
К царю, который ждал — с отеческою лаской
Прижать тебя к своей груди,
Кто, встав на радостях с постели без подмоги,
Встречал тебя: "Мой сын, наследник мой, гряди!"
А ты… Какой позор! Скорей давай бог ноги!
Мне вспомнить совестно! Я от стыда горю!.."
Размяк Олень совсем:
"Утешься, друг мой верный!..
Я совершил поступок скверный!..
Я… я покаюся… Веди меня к царю!.."
Лев ждал дружка: "А ну, теперь задай-ка тягу!"
Схватил и уписал до косточки беднягу.
Покамест Лев глотал кишки да потроха,
Лиса… мозгами закусила.
Хватился Лев мозгов: "Тьфу, дьявольская сила!
Да где ж мозги?"
"Мозги, ха-ха? —
Осклабилась Лиса в приличном отдаленьи. —
Что выдумал искать, ха-ха: мозги оленьи!
Да разве ж могут быть мозги у дурака,
Которому помял однажды Лев бока,
А он, доверившись посулам, самолично
В объятья львиные пожаловал вторично?!"
* * *
Мораль Эзопову боюсь переводить,
Хоть перевод вполне возможен.
Стал ныне и Эзоп не очень-то надежен,
С моралью надо погодить.
"ВРАЧ"
На клетку с птичками не раз
Мурлыка-Кот глядел, не отрывая глаз:
"Ну что за миленькие пташки".
Но пташки знали уж мурлыкины замашки.
Прослышав как-то стороной,
Что нездоровится затворнице одной,
Наш Кот на хитрости пустился:
Надел очки, принарядился,
Стал перед клеткою и, лапкой в дверь стуча,
Мурлычит ласково: "Не надо ли врача?
Как чувствовать себя изволите вы, детки?"
"Спасибо, хорошо, — ответили из клетки, —
Так хорошо, вообрази,
Как будто бы тебя совсем и нет вблизи".
МАЛЬЧИК И ПРОХОЖИЙ
"Спа…си…те!.. Ай!.. То…ну!"
"Вот видишь! — стал корить несчастного прохожий. —
Зачем же ты, малец пригожий,
Полез на глубину?
Ай-ай! Ну, разве можно
Купаться так неосторожно?
Ужо, дружок, вперед смотри…"
Прохожий говорил с великим увлеченьем,
А мальчик, втянутый в водоворот теченьем,
Давно пускал уж пузыри!
* * *
Есть тьма людей: нравоученьем
Они готовы вам помочь в беде любой,
Отнюдь не жертвуя собой!
ПЕСКАРЬ
Бог весть из-за какой
Такой
Причины,
Среди морской
Пучины
Вели с Китами бой
Дельфины.
То увидал Пескарь: "Ой, братцы! Что я зрю?
Голубчики, да что вы?!
Давайте я вас помирю!"
"Вон! — гаркнули бойцы. — Да мы скорей готовы
Все лечь костьми, чем дать мирить нас —
Пескарю".
СЛЕПОЙ
Какой-то бойкий паренек
На людях в праздничный денек,
Для смеха всякие откалывая штуки,
Слепому старику волчонка сунул в руки:
"Вот, распознай-ка, что за зверь?"
"Да что ж, он мал еще… Узнай его теперь!
Одно могу сказать, — старик ответил парню, —
Что этого зверька не след пускать в овчарню!"
ПЛАКАЛЬЩИЦЫ
Лишившись дочери любимой, Антигоны,
Богач Филон, как должно богачу
(Не скареду, я то сказать хочу),
Устроил пышные на редкость похороны.
"О матушка, скажи, как это понимать? —
В смущенье молвила сквозь слезы дочь вторая. —
Сестре-покойнице ужели не сестра я
И ты — не мать,
Что убиваться так по ней мы не умеем,
Как эти женщины, чужие нам обеим?
Их скорбь так велика
И горе — очевидно,
Что мне становится обидно:
Зачем они сюда пришли издалека
При нас оплакивать им чуждую утрату?"
"Никак, — вздохнула мать, — ты, дочь моя, слепа?
Ведь это — плакальщиц наемная толпа,